Как мы и обещали, соответствие номера журнала месяцу его выхода восстановлено к лету - июньский журнал вышел в июне. Теперь, как и прежде, наши читатели и подписчики смогут вовремя получать очередной выпуск 'Политического класса', а авторы - планировать свое сотрудничество с редакцией.

Статейный блок журнала открывает материал, опубликованный в рубрике 'Тема номера'. Его автор - культуролог Александр Люсый - затрагивает чрезвычайно актуальную сегодня тему элитогенеза и элитологии. По мысли автора, значимой методологической основой элитологии призвана стать диалектика символизации/десимволизации. Автор начинает с инвентаризации современных западных представлений о пространстве символического. Следующий шаг - постановка вопроса о символическом ребрендинге России. Александр Люсый отмечает, с каким вниманием и какой дотошностью на Западе относятся к выработке и внедрению брендов как инструментов организации наций и их элит. Для современного сознания бренд становится не просто рекламой, но концентрированным выражением самых главных смыслов, а значит, приобретает ценностное измерение. Автор показывает, насколько примитивны, а подчас даже оскорбительны бренды, прочно засевшие в нашем сознании в результате разнузданной рекламной политики. Затем Александр Люсый рассматривает специфически российский способ стимулирования элитогенеза - через партстроительство. Автор считает такой 'партиотизм' архаичным явлением, не отвечающим действительным потребностям развития нашего общества, и утверждает: 'Партии - 'гаснущий' интеллектуальный символ'. Статья завершается размышлениями о том, что стране сейчас 'необходима организующая метафора как главное культурное оправдание ее бытия в прошлом, настоящем и будущем'. Так возникает вопрос о собственной российской Силиконовой долине. Александр Люсый полагает, что оптимальное место такой Силиконовой долины - на Русском Севере, а неким прототипом самого проекта может стать монастырская организация жизни, духовной практики, труда и освоения окружающего пространства.

Политолог Сергей Черняховский сравнивает вышедший недавно фильм Федора Бондарчука 'Обитаемый остров' с его оригиналом - одноименным романом братьев Стругацких - и приходит к выводу, что экранизация имеет мало общего с книгой (разумеется, не в сюжете, а в идейно-смысловом содержании). Автор приводит многочисленные примеры не только несовпадений, но и просто диаметрально противоположных толкований героев и сюжетов в книге и фильме. Естественно, дотошное перечисление этих разночтений делается не для того, чтобы доказать приведенный в самом начале статьи тезис о том, что фильм - скорее, не экранизация, а инвариант романа. Банально сводить весь пафос к утверждению очевидной истины: роман - глубже и серьезнее, фильм - продукт нынешнего масскульта со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да и потом роман Стругацких очень много значил и продолжает значить для тех, кто читал его в советское время. Позволю себе предположить, что такие читатели не примут любую нынешнюю экранизацию 'Обитаемого острова'. (А можно ли вообще экранизировать Стругацких? Легендарный 'Сталкер', один из лучших позднесоветских фильмов, затмил собой 'Пикник на обочине' и фактически предопределил его восприятие чуть ли не как своего печатного киносценария. А между тем многие самостоятельные и не пересекающиеся со 'Сталкером' мысли 'Пикника' были бы очень актуальными для рубежа 80-90-х.) В этом смысле, может быть, даже и хорошо, что Федор Бондарчук делал свой фильм не для вчерашних читателей, а для сегодняшних зрителей: обе аудитории - читателей и зрителей - остались при своем мнении. Сергей Черняховский фиксирует различия между фильмом и романом для того, чтобы подвести к главному - к проблеме будущего. Роман и фильм - каждый по-своему - ставят эту проблему. По прочтении статьи вдруг как бы сама собой возникает формула: делать будущее - значит принимать решения. Чем, собственно, и занимается герой 'Обитаемого острова' - в интерпретации Сергея Черняховского. Каковы решения Максима Каммерера в романе и в фильме, таковы и разделенные четырьмя десятилетиями образы будущего. Хочется только возразить финальному утверждению Сергея Черняховского, что 'Обитаемый остров' - все еще будущее для нас. Многое, очень многое из 'Обитаемого острова' - уже далекое прошлое и застрявшее во времени настоящее. Обоим 'островам' посвящена и обложка номера.

Статья политолога Александра Клюшникова представляет собой полемический ответ на материал Павла Крупкина, опубликованный в 'Политическом классе' в декабре прошлого года. Однако проделанная автором работа выходит далеко за рамки просто ответной реакции на напечатанное - автор вспоминает о том, что он спорит, только в конце работы. А преимущественная часть текста посвящена обстоятельному разбору различий между предпринимателями, бизнесменами и паразитами. По мнению автора, уже само слово 'предприниматель' подразумевает человека, производящего что-то качественно новое. В то же время бизнесмен представляет собой того, кто тиражирует уже апробированное. Но и тот и другой занимаются полезным созидательным делом - в отличие от паразита, который зарабатывает не за счет производительной деятельности, а контролируя чужую деловую активность. Александр Клюшников рассматривает примеры паразитизма и перечисляет наиболее уязвимые для этого явления сферы экономики. Любопытны взгляды автора на природу экономических кризисов, которые, по его мнению, являются оптимальным способом очищения экономики от паразитов. Действенными способами (помимо кризиса) борьбы с паразитизмом автор называет утверждение диктатуры закона и обращение к опыту и традициям отечественного купечества и предпринимательства. Последнее утверждение Александра Клюшникова вызывает сомнения. Во-первых, диктатура закона в нашем обществе, тотально подверженном правовому нигилизму и живущем преимущественно 'по понятиям', сродни линии горизонта - так же недостижима. Во-вторых, автор чересчур идеализирует русское купечество - буржуазия начала минувшего века, хищная и неуемная в своей погоне за сверхприбылями и через это ввергнувшая страну в революцию, возникла не на пустом месте, а своими корнями уходила в те самые патриархальные традиции, о которых как о положительном эталоне пишет Александр Клюшников. Что же касается непосредственно самой полемики с Павлом Крупкиным, то автор выражает несогласие с представлением о коллективном предпринимателе и утверждением, что после революции менеджеров предприниматели отодвигаются от больших проектов в менее крупный бизнес. Александр Клюшников считает, что причина замирания предпринимательской активности - в управленческом застое, а не в усложнении задач менеджмента, как утверждается в статье Павла Крупкина.

Две заключительные статьи номера - философов Александра Казина и Александра Дугина - тематически близки друг другу. Их авторы размышляют о тех вызовах, которые несет будущее человеческому естеству, непосредственно самим антропологическим основаниям бытия личности.

Александр Казин обращается не столько в будущее, сколько в прошлое. Правда, такой исторический экскурс делается именно для того, чтобы уже в финальной части статьи подвести читателя к кульминационной проблеме - тем испытаниям, которые ожидают нашу цивилизацию. Автор начинает издалека - с анализа своеобразного сечения того феномена, который мы привыкли называть цивилизацией. В сердцевину цивилизации Александр Казин помещает ее религиозное ядро. Вокруг ядра находятся оболочки - сначала культурная, затем государственно-политическая и, наконец, хозяйственно-экономическая. Придерживаясь христианского историософского взгляда на развитие человечества, автор считает, что на разных уровнях удаленности от ядра идет непрекращающаяся борьба между добром и злом. Из этого, по мысли Александра Казина, следует, что те или иные цивилизационные оболочки в состоянии существенно отдаляться от онтологического ядра цивилизации, а то и прямо противостоять ему. Такая система из задающего жизненную планку ядра и обуреваемых гордыней оболочек используется в статье как ключ к пониманию истории русской цивилизации. Главное содержание нашей истории - постоянная борьба ради сохранения православного ядра от враждебных вызовов, исходящих 'сверху' - с других цивилизационных оболочек. На протяжении своей более чем тысячелетней истории Россия во всех перипетиях сберегала ядро, которое, в свою очередь, обеспечивало ее идентичность. Ни татаро-монголы, ни петровская вестернизация и как результат - неизбежное обмирщение, ни атеистический (во всяком случае, на уровне официальной риторики) коммунистический режим не погубили ядра, создающего необходимое для жизни и роста цивилизационного организма напряжение. Однако настоящее испытание для ядра впереди - ему предстоит удержать русскую цивилизацию в ситуации Постмодерна, а это гораздо сложнее, чем когда бы то ни было раньше: наше ядро, похоже, способно выдержать любое силовое воздействие 'сверху', из оболочек, - но устоит ли оно в вакууме Постмодерна? Во всяком случае, защита от Постмодерна - это, по мнению Александра Казина, самая актуальная повестка дня.

То, на чем останавливается Александр Казин, говоря о Постмодерне и постжизни, является отправной точкой в статье Александра Дугина. Автор моделирует ситуацию Постмодерна, когда тот уже 'полностью вступит в свои права'. Для описания такой реальности Александр Дугин прибегает к юнгианскому инструментарию. Использование автором именно этой системы понятийно-знаковых координат вызывает неоднозначное отношение. С одной стороны, язык статьи представляется адекватным поставленной задаче и позволяющим без утяжеляющих религиозных аллюзий выходить на эсхатологические сюжеты. И при этом выявлять морфологические особенности человека кануна Конца Света - о чем, кстати, умалчивают собственно эсхатологические тексты, которые, за исключением разве что рассыпанных в некоторых апокрифах отдельных намеков, как правило, отвечают на вопрос 'Что произойдет?', а не 'Как все это будет выглядеть и в чем проявится?'. Поэтому апелляция Александра Дугина к кладезям социологической мысли действительно может показаться оправданной. Но с другой стороны, именно пунктирность и иносказательность религиозной футурологии не дают отвлекаться на завораживающие пытливый ум мелочи, но заставляют концентрироваться на главном - на вопросе 'Что делать?'. То есть по-юнгиански об эсхатологии (в данном случае - постантропологии) говорит, скорее, наблюдатель, а не участник. Вместе с тем Александр Дугин представляет себя именно последним, что, например, явственно прочитывается в заключении статьи. Приведенные суждения вовсе не имеют целью умаление достоинств статьи. В конце концов Бог разговаривает с каждым на том языке, на каком может быть лучше всего услышан и понят. К тому же выбранный автором язык вовсе не мешает ему обстоятельно разобраться с основными вызовами Постмодерна, о чем - уже как об искушениях последних времен - говорится в христианстве. Взять хотя бы утрату индивидуальной идентичности (в христианстве - полная драматизма история осознанного и последовательного отказа эмансипированной личности задумываться о спасении души), или героизацию выбора между добром и злом, или пафос самых последних строк статьи - жить, словно накануне Конца Света.